Шли тихо, но уверенно. Маршруты вокруг крепости были изученные, здесь даже пацанов водили во время учебы, поэтому группа могла бы пройти здесь с завязанными глазами. Только, как Семен и предполагал, мелкий в пути не унимался. К мужикам приставать с разговорами опасался, выспрашивал Пелагею.
— Тетя Поль, а тетя Поль! А ты в джунглях была?
Ну, еще бы, ему интересно. Туда школьников, в отличие от Мусорки, учиться не водят. Только взрослых, и желательно таких, у кого уже дети есть. Чтоб успели свой долг исполнить, на случай, если заразятся.
— Была.
— А правда, говорят, там до сих пор Чумной поезд стоит? На котором зараза в город приехала.
Насчет Чумного поезда Семен слышал страшилку, когда сам был не старше Сашки. В самый разгар эпидемии. Говорили, будто чуму завезли сюда узкоглазые, которые ехали в старый город на заработки. Будто бы эпидемия началась в дороге, и когда открыли дверь вагона, оттуда поперли сплошь мертвяки. Правда это или нет, Семен знать не мог, мелкий был. Зато знал, что неправда то, что нынче в школе дети балакают — он от своих слышал. Будто бы стоит там на заржавелых путях то самый поезд, черный-пречерный, и весь забит скелетами. Мертвяки тогда людей тащили, а по поезду со всех сторон из огнеметов вдарили. Не, неправда это. Может, когда-то что и стояло, а только на памяти Семена все, что на развалинах вокзала можно было разобрать, в том числе и вагоны, разобрали и перетащили в Многопущенск, металл же нужен, а больше добывать его негде.
Пелагея только мотнула готовой, словно муху отгоняла, хотя какие сейчас мухи.
— Тетя Поль, а правду говорят…
Федор внезапно остановился, скинул винтовку с плеча. Семен сделал знак «стоять» и остальным. Если Рябов взялся за винтовку, вряд ли поблизости мертвяки. Тех бы Семен и сам услышал. Значит, либо зверье какое, либо вражьи засланцы. Булгарские сепаратисты, хоть и придавили их, все ж совершали набеги на верные императору селения. Оголодавшие дезертиры из полков, замирявших мордву и эрзян. А то и самые настоящие шпионы, с воздуха заброшенные. Семен таких не видал, но из центра передавали — ловят таких иногда по лесам.
Группа была наготове, даже Сашка заткнулся и под руку не лез.
Чужаки двигались тихо, сторожко, но патрульные привыкли к темноте, и Семен мог их разглядеть. Пятеро… нет, шестеро… Телогрейки хорошие, надо бы взять… не похоже, что дезертиры. Наверное, все-таки булгары. Бригада «Акбарс», а по-нормальному так «белая кошка». Вообще-то Семен тех булгар в деле не видал, он и кошек-то сто лет не видал. Но то, что не мирные туземцы, сразу видно. У них же ружья у всех, даже в крепости такой роскоши не позволено. Нет, вчетвером с одной винтовкой против этих не справиться. Затаиться и уходить спешно, чтоб успеть к своим…
В тот же миг он услышал, как хрустят ветки. Еще кто-то продирался сквозь лес.
Прошли те времена, когда мертвяки атаковали большими ордами. Возрожденная империя не зря кормила свою армию. Поскольку зараза вспыхивала то здесь, то там, мертвяки могли оказаться в окрестностях крепости в любое время. Заразился кто-то в деревне, прибить вовремя не успели, отогнали только, и вот бродят оголодавшие. Разве что перед зимой в стаи сбиваются… Оттого и говорят — осеннее обострение.
Будь оно все проклято. С самого начала этот патруль по сердцу не пришелся. Мало того, что бабу и мальчишку навязали, так теперь между мертвяками и булгарами оказались.
А ведь могло быть и наоборот. Очень даже могло.
Семен оглянулся на Пелагею. Одними губами произнес: «Ступай, шумни там». Она кивнула и скрылась в темноте.
Не могут, говорите, мертвяки, чуять? Но вот на шум они идут, на живой шум. А если подпалить тех булгар из огнемета, не обязательно убивать, а так, чтоб они стрелять начали, еще как набегут. Их выстрелы не пугают, боль им нипочем, мертвяки же.
Он сделал остальным знак затаиться и стал ждать.
— Мама, Васька уснул.
— Ну и пусть себе спит. Караулить — так от него толку пока нет.
Ольга Аристова, супруга ушедшего в патруль Семена, и старшие дети его, Степан и Машка, не будут спать в эту ночь. И не от тревоги за мужа и отца. Хотя из-за нее тоже. Но есть у них причина поважнее.
Семья из пяти человек занимала трехкомнатную квартиру. Могли бы занять и большую, места в крепости сейчас хватало. Но, во-первых, большую труднее было протопить, а это в период, когда о центральном отоплении стоило забыть, многое значило. А во-вторых… они и не спали из-за этого «во-вторых».
Все, кто сражались за крепость при набегах мертвяков и дезертиров, все уходившие в патруль могли не опасаться за своих близких, если они сложат головы в бою. Вдов и сирот крепость брала на довольствие, никто не мог посягать на их жилплощадь и пайки — за это следовало наказание вплоть до сметной казни. О нет, погибшие могли спокойно спать в земле сырой — или беспокойно бегать мертвяками, если заразятся. Но вот те, кто в патруле… это особь статья.
Давно, когда район только стал превращаться в крепость и стало ясно, что прежние законы рухнули, никакой прописки в природе не существует и платить за жилье не надо, стихийно пошло то, что ранее называлось «самозахват». Все, кого не устраивало их прежнее жилье, стремились занять побольше и получше. А так как желающих было много, количество же престижных квартир в таком районе, как Многопущенский, ограничено, это приводило к жестоким схваткам, уносившим жизни наиболее здоровых и боеспособных. Запретить самозахват было невозможно, приходилось его как-то регулировать. И тогдашнее руководство приняло следующее положение в уставе крепости.