Z – значит Зомби (сборник) - Страница 29

Парамоша считал, что хорошо знает жизнь, причем познал ее на практике, не из печатных строчек и не с экрана… Новости по ящику он не смотрел (лишь слушал по радио местные, районные). Интернет считал дьявольским заморским изобретением, придуманным исключительно для того, чтобы сбивать с пути истинного подрастающее поколение. Слухи о странной эпидемии, разумеется, до Парамоши доходили. Но мало ли о чем болтают… Про человечков из тарелок, про экстрасенсов, про крокодилов в канализации — всему верить прикажете? В канализации дерьмо плавает — и ничего более. Точка, вопрос закрыт.

Сейчас, за доли секунды, в личной Парамошиной Вселенной образовалась черная дыра, со свистом затягивавшая в себя реальность… Если многодневные утопленники начинают кусаться, то произойти может решительно все. Камни будут парить в небесах, вода течь в гору, а водку начнут раздавать бесплатно на детских утренниках.

Сознание не желало примириться с новой картиной мира. Парамоша, даже не пытаясь освободить сапог, лихорадочно вспоминал, что он пил сегодня (ничего, сто грамм на опохмел не в счет), что он пил вчера (поллитра на двоих плюс по три банки пивасика, тоже семечки). «Белочка» — штука вполне реальная, пусть и неприятная. Но хотя бы под основы мироздания не подкапывается.

Николка был более информирован о происходящих в мире событиях. И, по молодости лет, более склонен верить необычному и небывалому. Он сообразил, что за гость с привязанной к шее канистрой оказался в их краях; дернулся было помочь отцу, но не успел.

Утопленник резко мотнул головой, в голенище образовалась рваная дыра. Цап! — тут же последовал новый укус.

На этот раз Парамоша зубы почувствовал, пока что через сапог. Дернул ногой, пытаясь освободиться — не сумел, потерял равновесие, растянулся на мокром песке.

Мертвец сам разжал челюсти, но теперь ухватился за сапог руками, подтягивая себя к Парамоше и целясь запустить зубы в плоть, не защищенную резиной. Из широко распахнутого рта утопленника хлынула струя мерзкой жижи — грязная вода в смеси с илом, песком и гниющими остатками прошлогодних водорослей… Отчасти Парамоша со Свиридычем были правы — в извергнутой жиже трепыхалось-извивалось что-то мелкое, не то пиявки, не то вьюнчики-пескоройки.

Николка не присматривался к подводной фауне, нашедшей приют в мертвой утробе. Он ударил мертвеца ногой, однако не со всей силы, с осторожностью.

Врезал свободной ногой и лежащий Парамоша; бред это или явь, но запускать в себя зубы он никому не позволит, даже собственной алкогольной галлюцинации. Врезал, как бьют при дилемме: убей или умри.

Каблук вмялся мертвецу в лицо, голова мотнулась назад, что-то хрустнуло — может, скуловая кость, может, позвонки…

Изо рта утопленника вырвался непонятный звук — не крик, не стон, не рычание… нечто чмокающее, сосущее, напоминающее звуки, издаваемые стоком ванны в тот момент, когда почти вся вода ушла и в канализацию стекают последние капли. Только гораздо громче.

Но скрюченные пальцы, вцепившиеся в ногу Парамоши, не разжались. Голова скособочилась, свесилась набок — похоже, шейные позвонки действительно были сломаны — но распахнутая пасть упорно стремилась откусить-таки кусок живого мяса…

Что-то стремительно мелькнуло над Парамошей — он не успел разглядеть, что именно, — и все закончилось. Хватка разжалась, мертвец, отброшенный страшным ударом, еще шевелился, ноги скребли по песку, но то была уже агония… Если, конечно, такой термин применим к трупу не первой свежести.

Свиридыч зашел с другой стороны, примерился — уже не спеша, тщательно — и вновь обрушил кувалду на голову утопленника. Голову, впрочем, она теперь напоминала мало.

Еще два удара — и мертвячья башка окончательно превратилась в бесформенное месиво. Свиридыч взглянул на дело своих рук, сорвал пучок прибрежной осоки и стал обтирать кувалду. Очень тщательно и молча.

Им повезло, что кувалдометр оказался под рукой в нужный момент. Поехали бы впятером, как первоначально планировали, — обошлись бы без кола, глубоко вколоченного в берег (к нему привязали короткое крыло невода, а длинное тянули втроем). И, соответственно, без инструмента для вколачивания. Сколько пришлось бы утихомиривать бойкий труп руками, ногами и складными ножами — неизвестно. И что он мог успеть натворить за это время, неизвестно тоже.

Поднявшийся на ноги Парамоша, напротив, молчать не желал. Но его попытки прокомментировать ситуацию состояли в основном из междометий и местоимений, кое-как соединенных матерными идиомами. Николка ничего не говорил. Его тошнило. Утопленник затих, даже конвульсивные подергивания прекратились.

— Валим отсюда по-быстрому, — на удивление спокойным голосом скомандовал Свиридыч.

Он закончил приводить инструмент в порядок, отбросил пучок травы, измазанный чем-то липким и темным. Та же субстанция обильно пятнала берег вокруг размозженной головы трупа, лежала на песке как мазут, не впитываясь. Вонь от этой пакости шла сильная, мерзкая, вызывающая позывы присоединиться к Николке и продемонстрировать миру сегодняшний завтрак вкупе со вчерашним ужином.

Невод сушить не стали, вопреки обыкновению. Немного обтек, обветрился, да и ладно. В машине натечет, разумеется, но Свиридычу это сейчас казалось бедой пустяковой. Разобрали снасть на две части, выдернув временную шворку, крепившую бежное крыло (то, что длиннее). Свернули, упаковали в два больших мешка. Свиридыч командовал коротко, без эмоций. Все попытки Парамоши обсудить небывалое происшествие игнорировал. Николка в разговор вступить не пытался — подавил кое-как бунт желудка и молча помогал старшим.